Совсем немножко слез

Серый вагон метро плотно напичкан чужими друг другу людьми. Усталые спины. Унылые профили. Каждый тщательно уберегает свои глаза от посягательств глаз других. На всякий случай. Мало ли что. Я тоже.

Стою, подпирая на двери надпись «не притулятись». Смотрю в пустоту. Краем глаза отмечаю в серой пассажирской массе светлое пятно. Пятном оказывается единственное лицо анфас: посреди вагона, втиснувшись между манекенами, изображающими пассажиров, сияет белизной седая борода, под густыми белыми бровями горят отчаянно веселые глаза. Старик держит над головой детские разукрашки, его губы в улыбке шевелятся, но звук голоса тонет в грохоте поезда. Кажется, никто даже не повернул в его сторону голову. Что они там не видели? Никто не соблазняется дурацкими разукрашками. Я тоже.

Поезд остановился на станции Майдан Незалежності и поток пассажиров хлынул к выходу, обнажая фигуру старика. На нем надета слишком теплая для июльской жары байковая рубашка в сильно линялые то ли синие, то ли серые клетки. Рубашка заправлена в болтающиеся на худом теле брюки. Когда-то, давным-давно они были черными. Правый рукав рубашки пуст и заткнут за ненадобностью за пояс. Ботинки. Ох, эти ботинки. Еще немного и они станут башмаками, которые когда-то нарисовал Ван Гог. Впрочем, на одежде старика нет видимых дыр, а молодое сияние морщинистых глаз затмевает неопрятность в одежде.

 Старик семенит на выход, бодро держа в единственной руке книжки, а на губах - улыбку. Сухонькая женщина дергает его за штанину и просит показать товар. Старик явно обрадовался. Неожиданно ловким движением он разворачивает перед ней книжки веером.

- А ну-ка, присядьте, присядьте, - хозяйским тоном говорит женщина, улыбается и хлопает на освободившееся рядом с ней место.

Плечи старика распрямляются, грудь колесом.

- О да, конечно! С удовольствием! Отчего же не присесть рядом с такой девушкой!

И с совершенно счастливым видом он садится рядом. Вагон опустел и мне хорошо видно эту зрелую парочку. До того, как поезд снова тронулся и его грохот поглотил все остальные звуки, я успела услышать вопрос старика про возраст детей, и веселый ответ женщины про правнуков. Она пролистнула одну книжку, купила ее. Они сидели рядом и о чем-то непринужденно болтали, словно знали друг друга сто лет. А ведь они действительно были чем-то похожи, и дело не в возрасте, а в том, как у обоих по-особенному искрились глаза. Поезд стал притормаживать перед следующей станцией. Старик встал, покачиваясь в такт движения вагона, прошел к выходу. Кругленькая женщина с сердобольным лицом обратилась к нему с каким-то вопросом.

- Девять девяносто по акции! Возраст – любой! – ответил старик громко. Его голос окреп после только что удачно совершенной сделки.

Он протянул новой клиентке книжку. Та рассеянно повертела ее в руках. Поезд остановился, старик развернулся к выходу, косясь на нерешительную клиентку. Женщина вернула книжку и вместе с ней попыталась всунуть старику купюру в пять гривен. Лицо старика напряглось, но он мужественно держал улыбку. Стараясь сохранить в голосе бравурную непринужденность, попытался отказаться от денег. Но женщина настаивала. Неловкость заполнила пространство вагона, расталкивая фантомы пассажиров. Двери вагона вот-вот закроются. В конце концов старик сдается, берет деньги и уже в дверях, выгоняя взашей неловкость, отчаянно задорным голосом, словно пионер речевку, произносит:

- Ну спасибо! Пусть тебя любят! Регулярно!

И уже стоя на платформе, добавляет:

- Два раза в день! Утром и вечером!

Двери закрываются. Лицо кругленькой женщины, получившей столь щедрое пожелание, заливается краской. Она смущенно улыбается, но увидев, как первая клиентка старика покатывается со смеху, тоже начинает смеяться. Поезд трогается с места. Женщины утирают слезы со смеющихся глаз. В вагоне у всех пассажиров, кого удается рассмотреть, на лицах улыбки. У меня тоже. И совсем немножко слез.

Киев, июль 2022 г.